![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
У нас в поликлинике принимает психотерапевт – Анатолий Георгиевич Гусев, кандидат медицинских наук. Я к нему хожу, когда «едет крыша». Едва завидев меня – впервые! – он сразу разложил перед собой девственно голубую «историю болезни» и спросил:
— На что жалуемся?
А я по дороге купила большой арбуз. Ну, я положила его на стол и говорю:
— Я умираю от жажды.
— Чего же вы жаждете? – поинтересовался этот замечательный молодой человек с кайзеровскими усами, но лысый и очень скрупулезный. Он взял ручку и приготовился занести в с е, что я скажу, в мою медицинскую карту.
— Пишите, – сказала я, – доктор, я жажду любви. С нечеловеческой силой и тоскою я алчу любви, меня пожирает ее холодное белое пламя.
— Бешенство матки? – участливо произнес Анатолий Георгиевич, доктор широкого профиля Толя Гусев, наверное, в школе товарищи его дразнили Гусь.
— Возможно, вы на правильном пути, – сказала я, – но меня больше беспокоит сердце. Я маньяк любви, это мой гашиш, мой план, моя марихуана. Я на игле любви. Сию секунду я влюблена смертельно и навеки в шестнадцать человек.
— « …шестнадцать человек», – записал Анатолий Георгиевич и поднял голову. – Так в чем загвоздка?
— Загвоздка в том, – говорю я, – что к этой чертовой уйме людей, большинство из которых понятия не имеют о нашей с ними любовной связи, я имею скромное требование: непоколебимая, неукоснительная, незыблемая, неподвластная тленью, патологическая верность мне до гроба. Сколько это у меня отнимает энергии, доктор! И ревность – ревность моя двигает горами!
— Синдром Отелло, – написал Гусев большими буквами в графе «диагноз». – У вас в роду этим кто-нибудь страдал?
— У нас в роду, – отвечала я, – Анатолий Георгиевич, если кто-нибудь и умер, он умер от любви.
— На что жалуемся?
А я по дороге купила большой арбуз. Ну, я положила его на стол и говорю:
— Я умираю от жажды.
— Чего же вы жаждете? – поинтересовался этот замечательный молодой человек с кайзеровскими усами, но лысый и очень скрупулезный. Он взял ручку и приготовился занести в с е, что я скажу, в мою медицинскую карту.
— Пишите, – сказала я, – доктор, я жажду любви. С нечеловеческой силой и тоскою я алчу любви, меня пожирает ее холодное белое пламя.
— Бешенство матки? – участливо произнес Анатолий Георгиевич, доктор широкого профиля Толя Гусев, наверное, в школе товарищи его дразнили Гусь.
— Возможно, вы на правильном пути, – сказала я, – но меня больше беспокоит сердце. Я маньяк любви, это мой гашиш, мой план, моя марихуана. Я на игле любви. Сию секунду я влюблена смертельно и навеки в шестнадцать человек.
— « …шестнадцать человек», – записал Анатолий Георгиевич и поднял голову. – Так в чем загвоздка?
— Загвоздка в том, – говорю я, – что к этой чертовой уйме людей, большинство из которых понятия не имеют о нашей с ними любовной связи, я имею скромное требование: непоколебимая, неукоснительная, незыблемая, неподвластная тленью, патологическая верность мне до гроба. Сколько это у меня отнимает энергии, доктор! И ревность – ревность моя двигает горами!
— Синдром Отелло, – написал Гусев большими буквами в графе «диагноз». – У вас в роду этим кто-нибудь страдал?
— У нас в роду, – отвечала я, – Анатолий Георгиевич, если кто-нибудь и умер, он умер от любви.