dashkazdes

В кромешной темноте только и видно было, что круглое пятно иллюминатора, в котором болтались неприкаянные тучки. Ветер успокоился, дождь перестал, и только дыра, пробитая в стекле каким-то неосторожным деревом, доказывала, что эта чудовищная буря и правда была. Другая буря успокоилась совсем недавно по эту сторону стекла. Клюковка улыбалась лениво, собирала задумчиво пух от разодранной подушки, подбрасывала в воздух. Когда луч от какой-нибудь шальной звезды проникал в каюту, казалось, что вся комната как будто в снегу от этих перьев. Гарри спал лежа на спине, раскинув ноги в огромных сапожищах, и храпел, как раненый медведь.
А Клюковка думала о легких и быстроходных кораблях, о кровавых морских битвах, легкой наживе и портовых притонах. Чуть раньше этим вечером, когда Гарри за столом рассказывал жуткие истории из своей пиратской жизни, она уже подумывала попроситься к нему на корабль, ну или хотя бы просто спросить совета – как бы ей устроиться половчее на какое-нибудь другое судно, если уж на знаменитую «Мертвую вдову» ее так сразу не возьмут. Но сначала она как-то постеснялась, все пыталась напиться для храбрости, а потом стало совершенно не до того. Засыпая, она твердо решила поговорить об этом утром.
Утро на этот раз случилось особенно поздно – примерно часа за два до заката. Еще не открыв глаза, Клюковка уже поняла, что она проспала все на свете, что ужасного и восхитительного, прославленного и проклятого головореза здесь уже нет – ни в этой кровати, ни в этой комнате, ни во всем этом идиотском Ероплане.
В кают-компании Гониш и Москаль, распластавшись на диванах, потягивали через длинные-предлинные трубочки рассол из огромной стоящей в углу бочки с огурцами. Вид у них был изможденный. По полу грюкали туда-сюда пустые бутылки, в стаканах на столе тихо плескалось недопитое. Вся эта обстановка вызывала такое отвращение, что оставалось только взять третью соломинку и тоже куда-нибудь улечься. Клюковка, однако, прежде чем сделать это, подошла к шкафу и вытащила оттуда ворох карт. Похмелье было чудовищным, карты – засаленными и потертыми, к тому же с кучей исправлений, зачеркнутых населенных пунктов, схематичных набросков чего-то не имеющего отношения к географии, но она твердо решила узнать, хотя бы, где находится. В это смурное ноябрьское утро закончились ее бессмысленные блуждания. Начался путь к морю.

Тяжелый приступ хандры так скрутил Гарри, что он совершенно забыл о захваченном экипаже. Он полностью погрузился в себя, и только проклятья и угрозы, изрыгаемые доблестным, но поверженным капитаном Ероплана слегка отвлекали его. Ничего особо интересного в них не было: за свою долгую пиратскую карьеру он уже не по разу слышал все возможные проклятия, мольбы, стенания и ругательства на всех языках и любой степени изысканности. Пришлось заткнуть рты пленников кляпами, чтобы не нудели. С воистину аристократическим хладнокровием Гарри пытался хотя бы напиться, но с каждым глотком рома сознание все прояснялось, а презрение к роду человеческому все больше вытеснялось отвращением к себе. К моменту, когда в Ероплане появилась Клюковка, Гарри вплотную приблизился к той опасной черте, за которой неизбежно должен был возникнуть светлый образ его бедной матушки – простой сельской учительницы. При мысли об этой святой женщине Гарри неизменно ощущал такое чувство вины, что оставалось только тут же зарезать кого-нибудь – просто чтобы немного расслабиться.
Клюковка, конечно, не могла подозревать о том, что скрывалось за свирепым лицом старого флибустьера. Она не могла понять, да и не пыталась, что произошло и чем все это может закончиться. Но с кем в этой ситуации стоит дружить – было очевидно. Попытка не пытка, решила Клюковка, и кинулась в омут с головой.
- Счастлива наконец познакомиться с Вами, господин адмирал, - реакция корсара на эти слова была несколько неожиданной. Он словно вышел из оцепенения, взгляд его на мгновение прояснился и подозрительно нацелился на Клюковку. Многое пришлось повидать старику Гарри, и чего только он не слышал за свой век, и какими только словами его не называли друзья, враги и жертвы – но так к нему за последние пару десятков лет не обращался никто.

Лодку вынесло на свет. Мимо со свистом проносились невероятные красоты природы, которые сливались в рыже-красные полосы – пока Клюковка торчала в подземных казематах, на поверхности вовсю бушевала осень. А прямо по курсу – и как будто бы совсем близко – в воздухе стояла радуга. Все вокруг, казалось, неслось куда-то назад с огромной скоростью, а радуга оставалась на месте – и лодка летела прямо на нее. «Мы погибли», - услышала Клюковка сквозь шум воды, и даже не поняла, сама ли она это сказала, или это был голос ее спутника, или просто мысль, прозвеневшая у нее в голове. Ситуация выглядела до того безвыходной, что появившийся перед носом у Клюковки хвост веревочной лестницы поначалу показался ей изощренным издевательством. Но уже в следующую секунду она сообразила что к чему, вцепилась в соломинку обеими руками и только потом задрала голову, чтобы посмотреть – откуда пришло спасение. Над лодкой пыхтя и содрогаясь зависла (а на самом деле двигалась с той же скоростью) знакомая тень, в очертаниях которой трудно было не узнать Ероплан. Боевая машина начала набирать высоту, и Клюковка повисла в воздухе. Ее товарищ по несчастью в последний момент схватил ее за ногу, но продержался недолго и с воплем скрылся в радужном мареве водопада, сжимая в руке изрядно потрепанный ботинок. Клюковка вскарабкалась по лестнице, протиснулась через тесный люк и снова очутилась внутри Ероплана. Она немного посидела на полу, отдышалась и пришла в себя. Что-то мешало ей обрадоваться чудесному спасению – какая-то мелочь. Наконец она сообразила, в чем собственно дело.
- Туфельку потеряла, - сказала она похоронным голосом, - почти новую, - и подняла глаза в поисках сочувствия.
То, что она увидела, заставило пересмотреть взгляды на ситуацию в корне. Только что казалось - чудесное спасение, вот оно, но реальность оказалась, как всегда, сложнее и неприятней. Пилот и штурман смотрели на Клюковку во все глаза, и взгляды их выражали искреннее дружеское сочувствие по поводу потери башмачка. Вслух они своих соболезнований не выражали – поскольку сквозь кляпы могли только промычать что-то невнятное. Связанные по рукам и ногам, Гониш и Москаль скрючились на полу собственной боевой машины.
-Ах, какая жалость. Ну ничего, мы купим тебе новые. Мы купим тебе десять пар новых красивых башмачков, милая, - с убийственной иронией заметил хриплый голос откуда-то сзади. Пилот смотрел поверх клюковкина плеча на обладателя голоса глазами, полными ужаса. Штурман икнул и потерял сознание.

В узком простенке, куда Клюковка выбралась из своей темницы, было очень неудобно передвигаться. Пространство, и без того тесное, было наполовину занято облезлыми трубами разной толщины. Они выходили из стен и потолка, уходили обратно в стены, изгибались и кажется даже шевелились. Некоторые из них к тому же оказались невыносимо горячими, другие были все измазаны какой-то маслянистой пакостью, третьи – обмотаны проволокой, из которой торчали острые хвостики. И от всех этих труб исходил зеленоватый удушливый пар, от которого слезились глаза и саднило горло. Их приходилось то перепрыгивать, то проползать по полу под ними, а кое-где протискиваться в узкую щель, прижимаясь к стене. И тем не менее, непрестанно шмыгая носом и откашливаясь, Клюковка и ее сосед умудрялись еще и разговаривать. Точнее, Клюковка в основном слушала и помалкивала, и на то были причины. Почти сразу она узнала, что план побега, оказывается, был полностью ее идеей и она настучала его азбукой Морзе соседу, а тот всего лишь привел план в исполнение. По словам соседа, в конце пути их ожидала лодка на берегу подземной реки. Все звучало очень ободряюще, если бы не одно обстоятельство: про эту лодку сосед тоже узнал из их перестукивания. На его вопросы – как ей удалось все так замечательно узнать и устроить – Клюковка только многозначительно хмыкала, а внутри у нее все сжималось. Никакой лодки, конечно, просто не могло там быть. И что тогда делать? Добираться вплавь? Искать какой-нибудь другой путь? И еще – ведь крысы рано или поздно обнаружат, что у них в хозяйстве случился непорядок. Вооруженная погоня, позорный плен (опять!) и мучительная казнь - не самые вдохновляющие планы на день. Она вдруг поняла, что уже очень давно не видела солнца.
Коридор с трубами закончился, и теперь они шли по довольно просторной пещере. Где-то шумела вода, наверху что-то шелестело, сосед достал из заплечного мешка масляный фонарь и зажег его. Свет был тусклый, и уже в двух ярдах впереди все тонуло в темноте, такой плотной, что казалось – ее можно потрогать. Но теперь они видели лица друг друга, и приходилось изо всех сил изображать уверенность и беззаботность. Хотя чем дальше – тем меньше у Клюковки оставалось веры в хоть какой-нибудь хороший исход предприятия. Все больше экзотических видов казни возникали в ее воображении – некоторые она вспоминала по картинкам из дедушкиных университетских учебников, а другие придумывала сама, не уступая в цинизме и жесткости не только воинственным племенам Монтипайтонского архипелага, но даже имперской контрразведке. Когда шум воды усилился, а тьма впереди немного прояснилась от светлячковых водорослей, которыми заросла река возле берега, она уже не могла поддерживать никакой светской беседы и только стучала зубами. А когда над светящейся гладью проступил темный силуэт, похожий на небольшую лодочку – она так боялась поверить в эту удачу, что застучала зубами еще сильнее. И даже когда лодка вместе с двумя пассажирами заскользила вниз по течению – Клюковка все еще не могла поверить в чудесное спасение. Она бы так и сидела, глядя в пол, но чувство голода вернуло ее к реальности. Свобода или смерть – это будет видно, подумала она, а пожрать было бы неплохо в любом случае.

Конечно, долго так продолжаться не могло. Крысы не замечали, что Клюковка постоянно пьяна, они даже не могли понять, как много ошибок она делает в документах. Но чем дальше, тем хуже обстояли у нее дела с координацией движений, и бумаги она возвращала крысам помятыми или даже порванными, а этого они уже не могли не заметить. И простить такого нарушения порядка тоже не могли. В конце концов, им надоело это терпеть, и они решили подвергнуть Клюковку дисциплинарным санкциям. И в одно, не сказать чтобы прекрасное, утро, ее взяли да и увели куда-то из ее привычной комнатки. Пока ее вели по коридорам и лестницам, Клюковка подскользнулась четыре раза, споткнулась восемь раз и еще пять раз просто так упала на ровном месте – в общем, развлекалась как могла. Все это время она не переставала напевать героические баллады из жизни полярников, пиратов и красноармейцев, чем еще больше бесила крыс. Ее привели в карцер и оставили там, в холоде и сырости, совершенно одну. Через некоторое время Клюковка заметила ужасную несправедливость: в ее новом обиталище был только старый облезлый матрас, маленькая сильно коптящая свечка и видавшая виды кружка, сделанная, судя по виду, из консервной банки. И никакой выпивки! Должно быть, это чудовищная ошибка, решила Клюковка, и принялась стучать в дверь. Открылось окошечко, и из него него высунулся блестящий крысиный нос.
- Мне бы выпить чего-нибудь,- мрачно сообщила Клюковка (ее настроение уже существенно испортилось) и сунула в окошко свою кружку. Оно на секунду захлопнулось, тут же снова открылось, и в нем появилась кружка, в которой теперь что-то плескалось. У Клюковки просто камень с души свалился, но ненадолго: оказалось, что в кружке была мутноватая, с металлическим привкусом вода. Клюковка швырнула кружку в стену, вода залила свечку и матрас. Она опустилась на холодный каменный пол, уставилась в темноту и сказала себе:
- Ну что, моя милая. Это просто трудный период, и его надо пережить.
Ее била крупная дрожь, голова казалась распухшей в три раза, а по позвоночнику вверх ползли липкие змейки какого-то смутного страха.

Жизнь, действительно, налаживалась с каждым глотком. Окружающая действительность стала расплывчатой и мягкой, а внутри клюковкиной головы выглянуло солнце, потеплело и даже принялись распускаться какие-то цветочки. И когда за дверью раздался странный шум, а затем ключ визгливо провернулся в скважине – она только захихикала, представив, что может сейчас появиться в проеме. Разнузданная, подогретая алкоголем фантазия предлагала варианты один другого смешнее. Когда дверь начала медленно открываться, Клюковка сообразила, что надо бы замести следы, в один глоток прикончила ром и сунула пустой стакан куда-то за спину не глядя. Стакан, судя по звуку, упал и куда-то укатился, но все-таки остался цел. «Ну и хрен с ним, стаканов что ли мало на белом свете…» подумала Клюковка. Сквозь пелену она заметила какое-то движение далеко внизу, старательно сфокусировала взгляд и обнаружила, что под ногами у нее снова снуют и копошатся крысы. Однако на этот раз все они не обращали на нее никакого внимания, а крысиный капитан командовал что-то невнятное и указывал тросточкой куда-то в сторону двери и вверх. Клюковка проследила направление и наткнулась взглядом на фигуру в темном капюшоне. Хотя и сгорбленная, фигура эта была по крайней мере на голову выше Клюковки и определенно не была крысой. Кто бы это ни был, он вошел спиной вперед и втащил за собой огромный письменный стол.
-Здрасьте, а как вас… - на этом месте ее прервал окрик крысиного командира, а одна из рядовых крыс как-то очень быстро оказалась у нее на плече и угрожающе защелкала зубами возле беззащитной шеи.
-Разговаривание быть не может. Не есть разрешено, - сухо сообщил главный крыс. Клюковка, зажмурившись, еле сдерживаясь чтобы не заорать, кивнула и тут же почувствовала, что на плече больше нет ничего лишнего. Она осторожно приоткрыла один глаз, потом другой. Весь ром вышибло из головы только что пережитым потрясением, и она снова была отвратительно трезва. Стол стоял посреди комнаты, весь заваленный грудой папок, тетрадей и свитков. Некто в капюшоне поставил рядом со столом колченогий стул, и в этот момент уронил на пол какую-то смятую бумажку. Крысы ничего не заметили, и приказав Клюковке немедленно приниматься за работу, снова оставили ее одну. Она тут же схватила с пола бумажный комок и аккуратно развернула его.

-Ой… Здрасьте, - сказала Клюковка,- а вы мне не подскажете, где здесь…- но тут крыса издала пронзительный тонкий звук, и из темноты выступили еще десяток крыс помельче, на каждой была шахтерская каска с фонариком. Слова застряли в горле. Она еще могла бы поговорить вежливо с одной крысой, но когда двадцать недобрых блестящих бусин напряженно следят за каждым твоим движением, десять хищных морд оскаливаются на тебя желтоватыми клыками, десять лысых бледных хвостов дрожат в предвкушении – трудно сохранить присутствие духа.
- Иттить за мной. Иттить!- с сильным крысиным акцентом сказал, глядя куда-то в стену, главный крыс, - Неслушники загрызены на месте быть, о да…
Тщательно все обдумав, Клюковка решила, что такие обстоятельства героической смерти, как быть загрызенной на месте кучкой неопрятных лоснящихся грызунов, ее не вполне устраивают. Хотелось бы обставить это важное событие с большей помпезностью, или хотя бы при порядочном скоплении народа. Она представила кучку своих обглоданных косточек, вздохнула и подчинилась.
В крысах хорошо было одно: их многочисленные фонарики наконец-то позволили Клюковке осмотреться, но как следует все разглядеть она не успела: крысы двигались очень быстро и организованно, успевать за ними было нелегко. Она только успела заметить, что стены сложены из больших неровных серых камней, что склизкий мох растет неравномерно, и в некоторых местах почти достигает потолка, а в некоторых его вообще нет, и еще она заметила несколько выходов – полукруглых отверстий высотой в половину ее роста. В один из таких выходов ее и повел главный крыс, а все остальные следовали за ней, наверное чтобы не сбежала. Ей пришлось совсем скрючиться, а потом и вовсе встать на четвереньки, чтобы протиснуться в коридор с низким потолком.

моя жопа - реинкарнация Гитлера (если вы будете портить себе карму так же, как это сделал Гитлер - в следующей жизни тоже станете жопой).
она мечтает заполнить собой весь мир.
поэтому я не взбиваю в блендере полпачки мороженого (я люблю шоколадное) с молоком. Вместо этого я ем квашенную капусту с клюквой.
в следующий раз я вам, гадам, расскажу про оладушки. со сметаной.

В это время Гониш поручил управление автопилоту, а сам отправился в кают-компанию. Там Москаль возился с чайником, а Призрак обживал пространство между потолком и шкафом. Гониш сел за большой круглый стол, задумчиво крутанул подвешенную к железному крюку в потолке керосиновую лампу. Эсквайр смотрел на движущиеся пятна света и тени, ел варенье и размышлял о вечном. Москаль тем временем разлил чай, сел в кресло-качалку возле иллюминатора и принялся раскуривать трубку. Такие спокойные, тихие дни нечасто выпадали экипажу Ероплана в последнее время. Вечно то забарахлит загадочный механизм боевой машины, то Москаль попадет в очередную переделку, а то и между собой подерутся.
- Да, погода сегодня замечательная,- зевнул Гониш, - ты смотри, ни облачка.
-Может, в картишки перекинемся? - лениво спросил Москаль.
-Да не… Неохота. Слушай, отличное варенье.
-Да, хорошее… Кры-жо-вни-ковое,- Москаль с трудом, но и с нежностью выговорил это слово.
Обсуждение варенья расшевелило в мозгу Гониша какую-то ассоциативную цепочку, которая в конце концов привела к новой пассажирке Ероплана.
-Слушай, а где у нас эта, с косичками? - спросил он.
-Не знаю, наверное шныряет, вынюхивает какие-нибудь секреты.
-А-а-а… Хорошее дело… Может, вернется – расскажет. А то я уже половину секретов забыл.
-Ну ты хоть Главную Военную Тайну помнишь? – Москаль по мере своих актерских способностей изобразил тревогу.
-Ну как тебе сказать,- задумчиво протянул Гониш,- припоминаю что-то такое… Но с трудом, - и друзья гаденько захихикали.
-Как, ты говоришь, это варенье… - спросил Гониш, просмеявшись, - кржы… кры-жры… крыжыжу… блинский нафиг! Вот зачем такие хорошие вещи называть такими трудными словами?

Уже светало. Ероплан оказался меньше всего похож на творение рук человеческих. Скорее, это было нечто среднее между диковинным многолетним кактусом и предсмертным видением сумасшедшего энтомолога. Все это сооружение ворочалось, пыхтело и чихало клубами тяжелого дыма, который тут же растекался по траве причудливыми ручейками. Трава от этого пожухла, а букашки наоборот воспряли и принялись носиться по непредсказуемым траекториям, врезаясь в деревья. Из открытого люка наверху свешивалась веревочная лестница, а рядом с ней на земле стояла огромная корзина. Приглядевшись, Клюковка поняла, что к ручке корзины привязана веревка, которая уходит в другой люк – в днище Ероплана.
-Еду придется сдать в багаж, - с сожалением сказал Москаль, - правила авиакомпании у нас такие, едрить их за ногу, - он положил в корзину мешок, забрал у Клюковки варенье и отправил туда же. Корзина тут же поползла вверх и скрылась в Ероплане. Люк со скрипом и лязгом закрылся.
Поднявшись по веревочной лестнице вслед за Москалем, Клюковка очутилась внутри Ероплана. То, что она там увидела, выходило за все возможные пределы и не поддавалось описанию.
Из репродуктора на потолке вдруг раздалось шипение и хрипы, а потом искаженный почти до неузнаваемости голос Гониша, прерываемый помехами:
-Дамы и господа! Мы рады приветствовать вас на борту хрррпфжжжвыхххняется компанией «Его Императорского Величества Авиалинии». Наш полет будет проходить на высоте ффпрхрцать футов, так что не приведи господи нам упасть. Во время полета рекомендуется курить, пить и материться, чтобы не было так страшно. Капитан корабля жжжжврпхххзззззухххчиш, эсквайр. Спасибо, что выбрали нахфжжжрпрф будем гореть в аду!